В нынешнем году исполняется 110 лет со дня рождения идеи украинской независимости. Точный день ее обнародования установить невозможно. Известен только год — 1900-й. Именно тогда некая таинственная организация, зашифрованная аббревиатурой РУП (Революционная Украинская Партия), опубликовала во Львове 22-страничную брошюру под названием “Самостійна Україна”.
Однако ее автором был не галичанин, а 27-летний харьковский адвокат Николай Михновский — сын священника из села Туровка Полтавской губернии. После всех административных реформ XX века Туровка относится теперь к Киевской области. Только район, где она находится, носит название дореволюционного уезда — Золотоношский.
Можно сказать, что Михновский — самый невезучий из всех “отцов” украинской независимости. Ему фантастически не фартило при жизни и после смерти. Все от него шарахались, как от чумного. Грушевский называл Михновского “фашистом” — уже в 20-е годы, когда появилось само слово “фашизм”. Петлюра лишил его мечты всей жизни — возглавить украинскую армию и повести ее на врагов. Михновский первым среди национально-сознательных тугодумов докумекал, что любое государство — это прежде всего армия. Задолго до великого Мао он мог бы сказать: “Винтовка порождает власть”. Но не сказал, а основал в 1917 году в Киеве Украинский военный клуб имени гетмана Полуботко, который занялся разложением киевского гарнизона, верного Временному правительству. Петлюра (в то время еще не самостийник) деятельность Михновского публично осудил, а сам втихаря пробрался на должность военного секретаря Центральной Рады (по-нынешнему — министра), присвоил идеи конкурента, творчески их развил, а их автора спровадил на Румынский фронт — заниматься украинизацией.
Н. Михновский: “Наша нація некультурна... Україна для українців”
И даже когда в 1924 году бывший адвокат поспешно (как и все, что он делал) отбыл в мир иной, его же духовные наследники просто выбросили Михновского из истории национализма. Капеллан дивизии СС “Галичина” Исидор Нагаевский, написавший в эмиграции толстенький томик “История Украинского государства XX столетия”, изданный Украинским католическим университетом имени папы Климента в Риме и перепечатанный в Киеве в 1993 году, не постеснялся даже обобрать труп покойного и приписать его идею украинской самостийности своему земляку — некоему отцу Подолинскому родом из Галичины. Во всей его книжке о Михновском не сказано ни слова! Позор бывшему эсесовцу!
Не отдают ему должное и нынешние профессиональные высокопоставленные националисты. Даже у великого “просветителя” всех несвидомых Виктора Ющенко руки до увековечивания памяти Михновского так и не дошли. А знаете, почему? Из суеверия. Дело в том, что закончил Михновский печально — он сам наложил на себя руки, повесившись в Киеве на яблоне, находившейся в саду дома №76 на улице Жилянской. Поэтому наши идеологи считают неприличным вспоминать с высоких трибун, что идею независимости придумал самоубийца. Видимо, это кажется им не очень вдохновляющим примером для подрастающего поколения. Тому же Исидору Нагаевскому служить в дивизии СС было нестыдно. А сказать пару добрых слов об отце независимости — самоубийце Михновском — язык не поворачивался! Ну можно ли построить с такими людьми настоящую державу? Ведь те же японцы не стеснялись возвести самоубийство в государственный культ и провозгласить вершиной развития человеческой личности самурая, вспоровшего себе живот. А наши псевдодержавотворцы распевают тоскливые песни, а отдать жизнь за Украину, как Михновский, не спешат.
Не хотят даже достойно переиздать научное наследие Михновского. Хотя написал он немного. Если собрать все в кучу, то к двадцати двум страницам “Самостийной Украины”, в лучшем случае, еще с десяток листиков наберется. Это же не полное собрание сочинений Ленина или Карла Маркса! Но денег украинская держава на творческое наследие Михновского жалеет — и даже цитировать его в полном объеме биографы Михновского боятся. Стыдно им признать, что автор самостийности был по совместительству мракобесом и теоретиком этнических чисток. “Усіх, хто на цілій Україні не за нас, той проти нас, — писал он. — Україна для українців, І доки хоч один ворог чужинець лишиться на нашій території, ми не маємо права покласти оружжя”.
Ул. Жилянская. Теперь тут мало что напоминает о первом самостийнике
А собирался строить он самостийную Украину с размахом —- “від гір Карпатських аж по Кавказькі”. Идея, прямо скажем, шовинистическая. Замечу, что в 1900-м году, когда автор “Самостийной Украины” это написал, на территории, на которую претендовал Михновский, помещалось еще и Войско Донское, населенное отнюдь не украинцами. Куда, спрашивается, собирался покойный Мыкола девать этих донских казачков? Ведь вряд ли они мечтали добровольно вступить в подданство фантастической Великой Украины харьковского мечтателя, что и доказали на деле, повоевав в 1918 году с петлюровцами за Донбасс.
Однако такие несуразности Михновского смущали мало. В той же “Самостийной Украине” он придумал еще и “Переяславскую конституцию” Богдана Хмельницкого, якобы на полвека опередившую разрекламированную конституцию Пылыпа Орлика. Правда, текст своей научной находки Михновский так и не предъявил. Но это его не беспокоило. Он был из тех людей, которые выдумывают нечто возбуждающее, а потом сами верят в свои фантазии. Множество популярных националистических мифов ведут свое происхождение именно от его крошечной брошюрки 1900-го года. При этом, рисуя картины националистического соблазна, Михновский, как и положено настоящему садо-мазохисту, тут же впадал в истерическое самобичевание: “Так, ми не культурні. Це безперечна правда: наша нація некультурна”. Но именно это его и вдохновляло: “Але в самім факті нашої некультурності знаходимо ми найліпший, наймогутніший, найінтенсивніший аргумент і підставу до того, щоб політичне визволення нашої нації поставити своїм ідеалом”. Именно из прославления варварства Михновским вырос впоследствии интегральный национализм Донцова и Бандеры с его культом вождя, насилия и террора.
Особенно же адвокат Михновский ненавидел интеллигенцию: “В історії української нації інтелігенція її раз-у-раз грала ганебну й сороміцьку ролю. Зраджувала, ворохобила, інтригувала, але ніколи не служила свому народові”. При этом автор “Самостийной Украины”, как видно из его писаний, плохо понимал, что означает само слово “интеллигенция”, причисляя к этой категории даже феодальных разбойников XVI—XVII веков — князей Четвертинских, Черторыйских и Вишневецких, предавших, по Михновскому, украинский народ. Интересно, что бы сказал автору этой концепции князь Ярема Вишневецкий, любивший “интеллигентно” сажать своих политических противников на кол?
МАСТЕР ПИАРА: ТРУС, ПРЯТАВШИЙСЯ ПОД ГРОМКОЙ ФРАЗОЙ
Юный Микола. Имел “5” по Закону Божьему, но все равно повесился
Николай Михновский принадлежал к тому истеричному типу личностей, которые прячут свою неспособность к созидательной деятельности под громкой фразой. Когда читаешь его “Самостийную Украину”, просто приходишь в восхищение от бесстрашия авторской мысли. Но восхищение проходит, когда обнаруживаешь, что вольнодумная книжица вышла… без указания имени автора. Михновскому ничего не грозило за ее публикацию. Мало ли какую ерунду печатали за границей во Львове всевозможные “интеллектуалы”? Царскую полицию это абсолютно не беспокоило. Она занималась реальными противниками режима — эсерами и большевиками.
Публикуя анонимно свой “труд”, Михновский без отрыва от его сочинения делал совершено легальную адвокатскую карьеру в Российской империи. Характерно, что его ни разу не привлекали за политическую деятельность к ответственности. Более того! Первую мировую войну выдающийся “самостийник” провел в глубоком тылу — в Киеве в должности военного прокурора. Один из видных деятелей украинского движения Евгений Чикаленко вспоминал, как в 1916 году Михновский, щеголявший в русской военной форме и раздражавший его своей, как он выразился, “театральностью”, набросился на него с упреками, что украинская общественность не созвала в начале войны съезд и не послала “до царя депутації, яка заявила б, що українське громадянство цілком лояльне, що воно стоїть за цілість Росії й зовсім не думає про прилучення України до Австрії, але просить дати українському народові такі права, якими він користується в Австрії”. По словам Михновского, “якби це було зроблено, то правительство “не вважало б усіх українців за зрадників”. Иными словами, автор “Самостийной Украины” ничем не отличался принципиально от своих нынешних наследников, многие из которых полжизни прожили убежденными борцами с национализмом, а другую — провели в поклонении тем богам, которых сжигали.
Главный труд. 22 страницы без подписи, обеспечившие бессмертие покойного
Но у Михновского был один существенный недостаток для профессионального украинца — он постоянно опережал события и говорил сегодня то, что все остальные начнут болтать только завтра. На протяжении всего 1917 года Центральная Рада “дружила” с Временным правительством в Петрограде. А Михновский уже собрался отделяться и мутил воду в частях киевского гарнизона. Поэтому “свои” же Винниченко и Петлюра устроили ему командировку в действующую армию, договорившись об этом с русскими военными властями. “Вони обидва, — жаловался “ссыльный”, — звернулись до командуючого тоді Київським округом Обручева, кажучи йому, що, коли він не хоче заколоту в військовий сферах, то нехай вишле Міхновського з України, і Оберучев, знісшись з Керенським, перевів мене на Румунський фронт”.
Автор такой радикальной “Самостийной Украины” так и не создал собственной политической силы. Вредный характер отпугивал от него сторонников. Его Революционная Украинская партия осталась в основном даже не на бумаге, а в возбужденной голове ее создателя. Партийные ряды руповцев ограничивались преимущественно личными друзьями Михновского. Как сказали бы сегодня, это была “виртуальная” партия. Ни царское правительство, ни большевики, ни националисты-конкуренты ее даже не замечали. Вершин в политической биографии Михновского было всего две. Летом 1917 года толпа дезертиров, наслушавшихся его речей и объявивших себя “полком гетмана Полуботко”, вышла на демонстрацию с красным лозунгом, на котором было написано: “Хай живе Міхновський!”. Обрадованный великий политик потом долго надоедал знакомым, рассказывая об этом доказательстве своей популярности.
А второй случай “вознесения” произошел через год. Гетман Скоропадский подбирал кандидатуру для должности премьер-министра. Никто из идейных украинцев не хотел идти к нему на службу — бывший царский генерал раздражал их. Тогда гетман вспомнил о Михновском и приказал привезти его в Киев из родного села, где тот якобы лечился от ревматизма. Но после непродолжительной беседы с выдающимся человеком Скоропадский пришел к выводу, что на должность главы правительства тот не тянет, и предложил ему стать просто советником. Михновский же видел себя в истории только премьер-министром и начинать государственную службу в Украине с более низких постов наотрез отказался. Мол, как можно иначе: я самостийную Украину придумал, а другие ею рулить будут?
Предложение гетмана верховный самостийник отверг и после этого всю гражданскую войну прятался, сбежав на самую границу своей воображаемой державы — на Кубань, откуда в хорошую погоду отчетливо видны те самые Кавказские горы, которыми должна была кончаться Украина Михновского.
ВСЕ НЕ КАК У ЛЮДЕЙ: ДАЖЕ ПОВЕСИЛСЯ ТОЛЬКО СО ВТОРОГО РАЗА
Жилянская, 76. Во дворе дома, где повесился Михновский, теперь детская площадка. Ничто не напоминает о трагедии 1924 года
Огромного роста (почти под два метра), широкоплечий, с пушистыми усами, бодро торчащими в стороны, как у породистого кота, Михновский казался просто созданным для героических подвигов уровня Петра I. Но в реальности его преследовали одни неудачи. Работая в молодости адвокатом в Киеве, он умудрился соблазнить жену своего начальника и после громкого скандала вынужден был “бежать” в Харьков. Там, тоскуя без женского общества, решил подорвать памятник Пушкину как символу имперского владычества. Подговорил знакомых юнкеров Чугуевского военного училища, те взялись за дело, но заложили слишком маленький заряд, и Александр Сергеевич устоял назло горе подрывникам. Слегка повредить удалось только постамент.
И даже повесился Михновский только со второго раза. К пятидесяти годам жизнь ему окончательно надоела. Уехать с Кубани в эмиграцию не удалось — на белогвардейском пароходе не нашлось места. Совершенно другие, глубоко чуждые Михновскому люди строили после гражданской войны тоже глубоко чуждую ему советскую Украину. Несостоявшийся “батько нации” впал в глубочайшую депрессию. Весной 1924 года он вернулся в Киев и остановился у своих друзей Шеметов на Жилянской, 76. По странному стечению обстоятельств, в двух шагах от него, на перпендикулярной к Жилянской улице Паньковской поселился старый враг Михновского, экс-председатель Центральной Рады Михаил Грушевский, упросивший советское правительство пустить его из эмиграции на Родину. Долго в таком соседстве Михновский не протянул. Уже 22 апреля в Чистый Четверг, то есть за три дня до Пасхи, он предпринял первую попытку повеситься в саду хозяев дома. Веревка оборвалась! Висельник-неудачник ошарашил хозяйку, зайдя утром в дом с петлей в руках и словами: “Виходить, я ще довго буду жити”.
Отклики. Киевские газеты 1924 года, в которые попал Михновский
“Довго” затянулось почти на две недели — утром 4 мая приятели обнаружили его висящим на яблоне. О том, как потом есть с этого дерева плоды, эгоист-самостийник не подумал. Смерть его была отмечена двумя киевскими газетами. “Пролетарская правда” написала через три дня в разделе “Происшествия” между заметками “Убийство бандита” и “Раскрыта кража”: “В д. №” 76 по Жилянской ул. повесился Мих. Михновский, 50 лет. Причины самоубийства неизвестны”. При этом в газете перепутали имя покойного. А газета “Більшовик” в разделе “Кримінальна хроніка” допустила опечатку уже в его фамилии: “Самогубство. В ніч з 3 на 4 травня по Жилянській вул. ч. 76 пом. 10 повісився гр. Ліхновський М. 50 років”. Вслед за этим шла заметка: “Ограбування церкви” — судьба словно напоминала сыну священника, что самоубийство грех.
И последнее. Михновский оставил что-то вроде политического завета — так называемые “Десять заповедей”. Десятый пункт их гласил: “Не бери собі дружини з чужинців, бо твої діти будуть тобі ворогами”, а четвертый: “Усюди й завсігди уживай української мови”. Сам их автор не следовал своим принципам. Супруга присяжного поверенного Алексея Дмитриевича Фурмана, на которой Михновский хотел жениться в бытность юным адвокатом и теоретиком, не имела чести быть украинкой, а на службе в военной прокуратуре ему приходилось не только говорить, но и (страшно подумать!) даже писать на “ворожій мові”. И все-таки было бы интересно узнать, на каком языке он разговаривал с бесами, толкнувшими его в петлю?
